Евгений Борисов
Наброски психоонтологического анализа тоталитарного сознания
Будем исходить из того очевидного обстоятельства, что тоталитарное сознание (ТС) не предполагает органических расстройств высшей нервной деятельности, иначе говоря, что фашист (в широком смысле – как носитель ТС) может быть вполне нормальным человеком и обладать всеми родовыми чертами человеческой психики. Из этих последних последних для нас существенны следующие: а) всякий нормальный человек (ВНЧ) недоволен своей жизнью, b) ВНЧ стремится отыскать и устранить
причину этого.В ТС эти черты приобретают специфические особенности, прежде всего: 1) искомая причина всегда полагается вовне; 2) искомая причина всегда выступает в образе “врага”, т.е. другого (по более или менее случайному набору признаков) человека; 3) сама эта вражда из средства, каковым вообще должно быть (b) по логике вещей превращается для фашиста в единственно приемлемый modus vivendi, что парадоксальным образом “снимает” (а), оставляя тем не менее (b) на месте.
Нетрудно видеть, что (1) означает как бы отделение ТС от функциональной структуры экзистирования, вполне прозрачной уже в (а) – структуры рефлексии. Рефлексия как осознанное само-бытие и ТС попросту несовместимы. Поэтому главным и мощнейшим раздражителем является для ТС, собственно, “естественное” (нерасщепленное) бытие человека, что и обуславливает (2). И по этой же причине сам раздражитель всегда должен оставаться скрытым от ТС – и остается таковым благодаря механизму психической защиты, который проецирует агрессию субъекта на вышеупомянутые случайные (например, морфологические) признаки объекта, что так часто вызывает недоумение ВНЧ. Такого рода проекция есть, очевидно, condito sine qua non самого существования ТС – отсюда (3).
Далее необходимо отметить 4) зашкаливающую аффективную энергетику ТС, которая, конечно же, представляет собой лишь психологический эпифеномен “бесконечной заинтересованности” онтологического порядка. Я имею в виду заинтересованность ТС в своем существовании, каковая инициируется и распаляется до “бесконечности” фактом
оторванности ТС от упомянутой базовой структуры бытия его носителя. Сгущение эмоциональной субстанции ТС на психологическом уровне компенсирует его онтологическую невесомость. С другой же стороны она компенсируется 5) собственно “тоталитарностью”, психоонтологический смысл которой состоит в самоаффирмации субъекта через самоотождествление с другими (“соратниками”) в надежде (разумеется, вытесненной), что численность рати гарантирует осмысленность сечи.И наконец: 6) ТС существует лишь в безостановочном и безудержном самовоспроизведении (например, если все известные тому ил иному фашисту враги уничтожены, он тотчас отыщет новых: фашист даже на соседа по колонне поглядывает с запасливым подозрением). Причина этого заключается в обстоятельстве, на которое редко обращают внимание аналитики: дело в том, что ТС целиком и полностью замешано на чувстве совести – вытесненном, но тем не более интенсивном. Фигурально говоря, совесть не позволяет фашисту покинуть поле боя и взглянуть на него со стороны, потому что подсознанию (а подсознание тоталитарным не бывает) не составляет труда догадаться, что та откроется взору. Совесть заключает ТС в нем самом, блокируя выходы ломками, до которых ВНЧ не охотник.
В свете сказанного ясно, что радикальнейшим средством от фашизма могут быть лишь очевидности разума (об этом не подозревал Л.Шестов, но догадывался Э.Гуссерль – см. его статьи для журнала “The Kaizo”: Husserliana, Bd.XXVII, Sartrecht-Boston-London, 1989). Однако верно и то, что само ТС – весьма эффективное средство от очевидностей разума. Но не высказывает ли эффективность средства его внутреннее родство с предметом его приложения? (“Подобное -подобным”.) В связи с этим позволю себе еще раз обратить внимание читателя на обоюдоострый исходный пункт нашего анализа.