На главную страницу

На страницу Мананникова

 

Игорь Мананников.

Ирония как снятие тоталитарного сознания.

 

Основные понятия

Тоталитарное сознание есть такое сознание, в котором главенствующая идея исключает автономность каких-либо других идей и ценностей, при этом все идеи приобретают значимость в соответствии и соотношении с ней. (Здесь: идея в широком смысле – положение, теория и т.д.)

Проблема

Множество идей, теорий может сосуществовать в сознании человека на паритетных началах, равных правах. Оперируя ими, человек не абсолютизирует ни одну из них. По своей воле он может избирать идею, нужную для какой-либо работы. Однако мы можем иногда наблюдать, как какая-то идея начинает занимать доминирующее положение в сознании человека. И, как следствие, человек теряет свободу. Теперь он смотрит на мир через преломление в призме этой особой идеи, которая становится в данном случае идеологией, контролирующую мыслительную и практическую деятельность этого человека.

Цель моей работы

1) Найти причины этого превращения идеи в идеологию

2) Проследить механизм

3) Найти выход снятия этой проблемы

Конечно, при такой глобальной претензии могут потеряться частные детали, но при множестве возможных недоработок моя ближайшая задача состоит в целостной постановке проблемы и попытке ее разрешения.

1. Признак идеологичности – одномерность восприятия мира, подчинение всего содержания жизни идее и неприятие другого взгляда на мир, подчинение этой идеи даже морали (цель оправдывает средства – максима при коммунистическом или фашистском режиме). Многие видят в этом аморальность, но аморальна сама идеологичность (тоталитарное сознание) как таковая. Всем известные моральные преступления – это не просто перегибы или недочеты в тоталитарной системе, это – естественные следствия несвободного идеологичного сознания. Каков же механизм перехода идеи в идеологию, каковы причины этого?

2. Идея, изначально присутствуя на правах одной из многих, потом, в соответствии с волевым решением, становится главенствующей, на основе которой строится мировоззрение, при этом другие идеи отвергаются как несостоятельные, не объясняющие мир. Стремление ли это к простоте, к целостности? Да, но это скорее неправильный ответ на правильный вопрос. В чем же суть его?

3. Исходная предпосылка

Человек конечен. Он ощущает свою конечность, хрупкость своего существования, осознавая это, он стремится к абсолютному, бесконечному; стремится приобрести целостность, соединившись с абсолютным. Но помимо этого желания целостности есть страх перед бесконечным. Это не простой страх в опасной ситуации, а экзистенциальный страх перед неведомым, чужим. Поэтому есть и искушение собственную идею, свой продукт собственной конечности, принять за абсолют. Это вроде и не страшно, и в то же время есть какая-то целостность. Упрощение системы миропонимания влечет за собой снятие многих мелких проблем, уже не нужно напрягать свою волю, направляя и соотнося себя с абсолютом. Не секрет, что человек всегда был склонен к некой лености по отношению к собственному самоопределению. И всегда оставалось искушение подогнать мир с его разнообразием под определенную простенькую схему. Говоря об искушении, я имею в виду слово именно из аскетического словаря. Потому что, как и у аскетов, это искушение прогоняется усилием внутренней жизни человека. Если же его не прогнать, то тем самым человек отрезает от себя свою сущностную черту – связь с абсолютом. Происходит саморазрушение личности. Каков же выход?

4. Стремление к бесконечному предполагает вопрошание его, как писал М.Бубер – “обращение” к нему; не монолог человека, но ожидание ответа, некоторая диалогичность. А диалог возможен тогда, когда человек отстранен от собственной позиции, когда есть признание за другим возможности причастности к истине. Признание за другим истины – это признание за собой не истины, или неполной истины. Способность отстраниться от себя, когда, по словам Гегеля, действительное теряет свою действительность, – это ирония. В иронии и диалоге я вижу разрешение проблемы идеологичности. Ирония предполагает отрешенность от схематизма и догматизма, взор с другой точки зрения. В отличие от диалога, в котором две равноположенные позиции испытывают взаимовлияние, ирония – это метапозиция, и то, на что смотрят, не воздействует на смотрящего. Диалогичность – характеристика нетоталитарного сознания, где присутствуют разные точки зрения, осуществляется их общение. При тоталитарности диалог прекращен. У человека остается два выбора: либо самому соответствовать своей идеи, всю свою бесконечную сущность определить в конечных рамках, либо как-то пытаться преодолеть этот вакуум, что и происходит в иронии. Именно в ней возможен выход, когда человек отстраняется от господствующей точки зрения и начинает относится к ней не серьезно; происходит некоторое дистанцирование от действительности, чем и разрушается ее тоталитарность. Как, например, это можно было наблюдать в советское время, когда при Сталине к идеологии все относились со всей серьезностью и трепетом, но уже в хрущевские времена сознание народа начинало дистанцироваться от действительности. Несоответствие идеала и повседневности порождало в массовом сознании иронию по отношению к существующему режиму. Тогда появилось множество анекдотов, появились “неофициальные” поэты, певцы. Эта ирония и разрушила советский режим.

Надо отметить, что хотя ирония и спасает от идеологичности, от ее статичной закоснелости, но все же несет в себе отрицательное начало. Диалог же позитивен в этом смысле. В нем человек ожидает ответа, готов к созиданию себя заново. В диалоге присутствует то напряжение воли, которое определяет человека.

Поэтому тоталитарное сознание, убивая диалогичность, само отрицается в иронии, которая хотя и не есть диалогичность, но открывает возможность оной, требуя уже в ней своего снятия.

Сайт управляется системой uCoz