В данной работе я собираюсь выделить основные стадии становления религиозного сознания как определенные ступени постижения вечного смысла, раскрытия его в человеческом сознании. Разные формы обращенности к высшему, приобщения к нему, видения его, охарактеризуются мной в пяти стадиях религиозного сознания (сознания обращенного к вечности): феноменалистическая стадия, магическая, теургическая, рацио-редукционистская и эсхатологическая.

Религиозное сознание отражает субстанциальное тождество человека и высшего начала, мира дольнего и горнего. Осуществление этого субстанциального тождества есть культ. Основная идея, которую я хочу раскрыть в работе – первичность культа по отношению к культуре, производность от культа всех сфер человеческой деятельности, включая и те, которые предстают нам в секуляризованном виде. Культ определяет религиозное сознание и все его содержание: язык, искусство, науки, которые первоначально не существовали вне культа.

Другая важная идея, к которая следует из логики данной работы – завершенность становления религиозного сознания в христианстве.

Христианство предполагает самый высокий религиозный идеал, утверждает реальность искупления как осуществление онтологического условия для вхождения человека в вечную жизнь и преображение мира. Христианское сознание предполагает не просто обращенность к вечности, но и воплощение ее в нашем временном мире, что должно привести к прекращению истории и установлению Царства Божия на земле.

Поэтому проследить становление религиозного сознания я должен между двумя метаисторическими событиями: грехопадением и установлением Царства Божия, раскрыв их смысл.

Для осуществления поставленных целей можно пойти двумя путями: либо через анализ и обобщение разных форм религий, явлений культуры, типов мышления, либо, как я собираюсь поступить сейчас, построить идеальную модель становления религиозного сознания, которая могла бы стать парадигмой обобщения эмпирического материала. Для этого я должен сконструировать первоначальный тип мышления через эпохэ современного типа мышления, то есть через редукцию всего того содержания сознания, которое является результатом более позднего развития культуры.

После проведения редукции я должен раскрыть принцип мышления на том описании сознания, которое уже исключило все позднекультурные наслоения, и показать становление сознания, уже отталкиваясь от тех принципов, которые я выделю внутри него самого.

Данную модель становления сознания следует понимать не как историческое, а как парадигму становления религиозного опыта, которая может быть применена к разному содержанию: и содержанию жизни отдельного человека, и содержанию целой культуры. В реальной истории моменты, выделенные мной как становящиеся один за другим, могут соседствовать один с другим, накладываться один на другой, переходить в регресс. Я стремлюсь не столько дать описание конкретных историко-культурных фактов, сколько вскрыть саму логику становления, которую содержат они.

Обращаясь к содержанию сознания, я выделяю в нем два момента: 1) все то, что наполнено конкретным жизненным смыслом – переживаниями, чувствами, ощущениями -то есть экзистенциальное содержание, и 2) все то, что само по себе лишено жизненного содержания, но которое может это содержание оформлять и переструктурировать, как нечто накладываемое на него извне – то есть абстрактное содержание.

Например, конкретное проявление любой вещи (стол, вода, печь и т.д.) в ситуации всегда имеет для человека свой конкретный смысл (за столом он пишет, водой утоляет жажду, от печи греется). Но, вместе с тем, вещь сама по себе, вне ситуации, вещь вообще (стол вообще, вода вообще, печь вообще) не имеет для человека никакого жизненного смысла, она вне экзистенциального содержания. Эти абстрактные моменты накладывают, тем не менее, на экзистенциальное содержание отпечаток; представление “стола вообще” влияет на восприятие конкретного стола. Человек начинает видеть мир через сетку абстрактных понятий, расчленять свой жизненный мир в соответствии с абстрактным содержанием сознания на предметную область и устанавливать связи между отдельными предметами, как того требует абстрактное мышление.

Внутреннее жизненное содержание человека вытесняется абстрактным представлением о нем, отождествляя его с некой шаблонной социальной ролью (пионер, рабочий, извращенец, патриот и т.д.). Его качества, определяемые его ролью, отражают отношения с другими носителями социальных ролей в соответствии с принципами абстрактного мышления (например, ответственный, судимый, женский, политически грамотный и т.д. – все то, что поддается анкетированию). Личные же качества, отражающие неповторимость его внутреннего мира и не поддающиеся анкетированию, отчуждаются от него, человек превращается в элемент предметной области с заданными законами функционирования.

Результатом этого является полное отчуждение личности через воплощение в нем стереотипа среднего человека, который вырабатывается общественным механизмом.

Совершая редукцию абстрактного содержания сознания, я редуцирую все то, что истолковывалось как самостоятельная сущность вне ее конкретных проявлений, очищая тем самым феноменальный поток сознания от наслоений. Но для того, чтобы совершить подобную редукцию, необходим критерий, различающий абстрактное содержание сознания и экзистенциальное. Такой критерий, благодаря которому я выделяю феноменальный поток сознания, есть значимость.

Суть феноменалистической редукции будет заключаться в тезисе: существует то, что значимо, и значимо то, что существует. Значимость есть наполнение того или иного момента сознания жизненным содержанием, составляющим феноменальный поток. Все то, что вне потока, следуя феноменалистической редукции, следует понимать как не существующее.

Феноменалистической редукции, во-первых, подвергается вся предметная область. Предмет имеет значимость для человека лишь в конкретной ситуации, наполняясь ее жизненным содержанием, сам же по себе он никакого значения для человека не имеет, следовательно, не существует.

Во-вторых, феноменалистической редукции подвергаются законы функционирования предметной области. Прежде всего редуцируется формальная логика, ибо она оперирует абстракциями, которые могут прилагаться, а могут и не прилагаться к экзистенциальному содержанию.

Затем редуцируется язык, который заранее задает предметную область и определяет нормы ее функционирования. Феноменалистической редукции следует подвергнуть все научные и общественные законы, вытекающие из истолкования мира в виде предметной области. Отрицание предметного понимания человека требует редуцировать и норм его поведения: этикет, мораль, привычки и т.д.

Феноменалистическую редукцию следует понимать не как отказ от чего-либо, а лишь как отрицание за чем-либо определенного онтологического статуса (так, например, это не мешает мне пользоваться русским языком для реконструкции мышления через редукцию языка).

Интенция есть такая направленность на ситуацию, благодаря которой ситуация обретает статус существования в интенции как ее содержание, представляющее собой совокупность новых значимостей, новых интенций. Это творческий процесс высветления нового внутри себя.

Поскольку субъектно-объектные отношения редуцированы как продукты функционирования предметной области, то интенция не предполагает ни субъекта, ни объекта вне себя. Интенция целиком определяется ситуацией, которая существует не вне интенции, но как ее аспект.

Для иллюстрации приведу такую ситуацию: человек ходит по лесу и собирает ягоду. Здесь интенция – стремление найти ягоду, ситуация – человек блуждающий по лесу и ищущий ягоду. С одной стороны мы видим эмоциональную направленность на ситуацию (человек хочет найти ягоду), с другой стороны, вне этой интенции ситуация существовать не может (не может быть искания ягод самого по себе вне конкретных жизненных переживаний).

Кроме того, эта интенция раскрывает содержание ситуации как мозаику новых значимостей, как отрицательных (запнулся о корягу, рев медведя, портящаяся погода), так и положительных (пробежала белка, свежий воздух и т.п.). Каждая значимость, понимаемая как усиленная интенция (например, стремление избежать встречи с медведем) в свою очередь открывает в себе новую ситуацию как мозаику новых значимостей.

Многообразие значимостей, которые интенция высветляет в ситуации, я называю феноменами. Если внутри феномена, как момента ситуации, интенция высветляет новое феноменальное многообразие, то по отношению к нему феномен будет выступать как ситуация.

Процесс мышления можно представить следующим образом: интенция высветляет в себе ситуацию как феноменальное многообразие. Частный феномен в аспекте значимости имеет свой содержательный момент и свой интенциональный момент. Когда последний предстает как усиленная интенция, то содержательный момент предстает как ситуация открывающая в себе новое многообразие феноменов. Непрерывный поток высветления новых феноменов через усиление интенции я называю эмоционально-ситуационным мышлением.

Предмет в абстрактно-предметном типе мышления, как и феномен в эмоционально-ситуационном, является составным элементом ситуации, и дабы не путать их между собой, назову основные отличия между ними.

1) Феномен производен от ситуации и не существует вне ее. Предмет первоначально дан вне ситуации и является материалом для ее конструирования.

2) Феномен всегда эмоционально значим. Предмет приобретает эмоциональную значимость лишь когда попадает в ситуацию.

3) Один и тот же феномен не может существовать в разных ситуациях. Предмет же инвариантен по отношению к ситуации.

Проиллюстрирую: если в одной ситуации утюгом гладят, в другой – обожглись об него, а в третьей – им забивают гвозди, предметное мышление во всех ситуациях выделяет один и тот же предмет – утюг, а эмоционально-ситуационное мышление высветляет совершенно разные феномены, ибо значимость утюга в одной ситуации не имеет ничего общего со значимостью утюга в другой ситуации.

В русском языке слово “рассматривать” носит оттенок аналитичности, дискретности восприятия, поэтому я использую его для обозначения предметного видения мира. Для обозначения переживания феноменального потока как единого континуального эмоционально-ситуационного процесса я использую слово “созерцание”.

Через созерцание мир дан как постоянно меняющий свое содержание с каждой новой ситуацией, эмоцией, ассоциацией, поток. Существуя лишь единожды, феномен тут же исчезает, уступая место новому. Ни одна ситуация, ни один феномен, ни один момент феноменального потока никогда не повторяется подобно постоянно обновляющимся водам реки.

В каждой новой ситуации человек дан себе как новый феномен. То, что мы понимаем под человеком, распадается на множество не имеющих между собой ничего общего разнообразных феноменальных проявлений, существующих в контексте конкретных ситуаций, как их моменты. Абстрактное понятие “человек” просто не с чем отождествить. Можно сказать, что человека нет, можно сказать, что человек – это все, весь мир.

В этом феноменальном потоке некому вычленять себя как субъект и нечего противополагать себе как объект. Можно сказать, что весь мир сам себя самосознает, и это самосознание есть человек. Телесная явленость человека – лишь один постоянно меняющийся компонент мира, помимо него составной частью человека будет все, что он видит, слышит, помнит, во что верит, о чем мечтает.

Можно сказать, что человек тождественен всему своему жизненному миру, всему своему самобытию, а не есть некий отдельный предмет, как результат отождествления абстракции с постоянно меняющимся модусом самобытия и противоположения этого модуса всему самобытию. Составной частью человека будет не только то, с чем мы привыкли его отождествлять, но и сама явленость ему других людей, явленость ему других существ. “Все, кого я воспринимаю – часть меня – сказал бы он.

Однако такое отождествление себя со всем миром возможно когда воля другого человека (как и всякого другого существа), открывая свое действие внутри моего самобытия и являя тем самым мне себя, находится в свободном согласовании с моей волей. Иными словами, я могу отождествить себя со всем миром только в свободном согласовании своей воли и воли других существ, которые проявляют ее в моем жизненном мире. Это отождествление возможно лишь во всеобщей любви.

Любовь как свободное согласование моей воли и воли другого, предполагает, чтобы я не воспринимал волю другого как чуждую себе, трансцендентную моему самобытию. Это возможно лишь в том случае, если я буду воспринимать внутренний жизненный мир другого, который воплощает свою волю в моем самобытии, как свой, буду видеть и слышать глазами и ушами другого, чувствовать его чувствами, переживать его переживаниями, иными словами, если я буду видеть другого изнутри.

Отождествление себя со всем содержанием своего жизненного мира предполагает внутривидение – когда я, воспринимая внешнюю данность другого, буду видеть в ней иной жизненный мир, иначе говоря, когда я буду в себе открывать другого. Совершенное восприятие гармонии самобытия без внесения в нее субъектно-объектных отношений предполагает видение всего мира изнутри.

Описанное восприятие мира пока не осуществлено в нашей действительности, оно соответствует тому моменту жизни человека, когда он еще не утерял полноту любви, а вместе с тем и полноту жизни, когда еще не разрушил через отрицание любви внутреннее единство мира и не утерял вместе с этим внутривидение, когда еще не противопоставил себя Богу. Иными словами, описанное мной мировидение есть мировидение человека до грехопадения.

Человек тогда еще не прикоснулся к плодам древа познания добра и зла. Можно сказать, что он не знал еще тогда морали как способа предохранять одного человека от другого путем предписания этических норм. Человек в принципе не мог причинить вред другому, ибо воспринимал его внешнюю явленость как часть себя, наслаждаясь в любви созерцанием его жизненного мира.

Человек не ведал еще тогда противопоставления на альтруизм и эгоизм, для него жизнь всех существ была представлена во всеединстве, во всеобщем взаимопроникновении жизненного мира одного в жизненный мир другого. Причинение вреда одному из моментов есть причинение вреда всему всеединству, причинение вреда себе. Поэтому для человека лишены были смысла такие понятия как добро и зло, ибо все он воспринимал как добро. Наделение смыслом этих понятий требовало предварительного замыкания внутри своего самобытия, противопоставление своей воли воле другого. Символом невычлененности себя из мира является незнание человеком собственной наготы до грехопадения.

Утеряв полноту единства с Богом, человек разрушил свое всеединство с миром. Полный разрыв с Богом означал бы полное уничтожение, небытие, а потому человек после грехопадения вынужден прозябать где-то между жизнью и смертью, между совершенным бытием и небытием. Его жизненный процесс определяется двумя этими полюсами.

Характеризуя мышление этой стадии, выделю, во-первых, два полюса жизненного процесса – полное принятие жизни, осуществление ее полноты, и полное непринятие жизни, смерть. Эти полюсы в жизненном процессе можно обозначить как полюс блаженства и полюс страдания.

Во-вторых, три уровня жизненного процесса: континуальный поток ситуаций, ситуация и феномен.

В-третьих, способ существования жизненного процесса – эмоциональное переживание.

Противопоставившего себя Богу греховная природа тянет на нижний полюс, что выражается во внесении отрицательных моментов, моментов страдания, во всякое переживание, недовольство данным переживанием. Стремясь избежать этого падения, человек превращает эмоциональное переживание в интенцию – направленность на более лучшее переживание, на новую ситуацию, на полюс блаженства. Под воздействием этих двух полюсов жизненный процесс предстает как смена интенций, высветляющих внутри континуального потока ситуационное многообразие.

Но под тяжестью греховной природы человек не может найти удовлетворение в данной ситуации, он постоянно что-то хочет, о чем-то мечтает, что-то ищет, к чему-то стремится, чего-то избегает. Он стремится преодолеть притяжение полюса страдания в своей направленности к высшему полюсу, но каждый раз терпит неудачу. В этом постоянном поиске лучшей ситуации и осуществляется становление континуального потока ситуаций, двигающегося по замкнутому циклу страданий. Человек созерцающий превращается в человека ищущего.

То, что было сказано о континуальном потоке ситуаций, можно повторить применительно к конкретной ситуации. Ее способ существования – эмоциональное переживание – раскрывается в интенции на это переживание, подобно тому, как переживание жизни как целого определяется интенцией на нее. Точно также мы можем говорить о двух полюсах, между которыми раскрывается содержание эмоционального переживания, о тяготении к нижнему полюсу, выраженному внесением в переживание отрицательных моментов.

Внутри ситуации переживания превращаются в направленности, стремящиеся изменить содержание ситуации. Что-то в ситуации кажется важным, что-то приятным, что-то отвратительным, что-то опасным, что-то вкусным... Что-то хочется внести в ситуацию, а от чего-то хочется избавиться. В совокупности подобных интенций раскрывается феноменальное становление ситуации. Но под притяжением нижнего полюса человек не может найти окончательного удовлетворения ни в одной ситуации, пребывая в дурной бесконечности поисков лучшего. Человек ищущий становится человеком вечно неудовлетворенным.

На этой первоначальной стадии сознания человек еще не может вырваться из дурной бесконечности вращения колеса страданий, движущегося под тяжестью греховной природы. Первой попыткой преодолеть эту дурную бесконечность будет переход на магическую стадию сознания, которая и является первым шагом на пути открытия внутри феноменального потока становления вечного содержания.

Магическое мышление является следующим этапом развития мышления эмоционально-ситуационного, которое в каждой новой ситуации видит новое содержание, состоящее из никогда не повторяющихся элементов. Отсюда ясно, что человек этой стадии не может сопоставлять ситуации, исходя из составляющих ее элементов. Следовательно, магическое мышление при сопоставлении ситуаций может учитывать не сами элементы (феномены), а их соотношения между собой, которые могут повторяться в различных ситуациях: подчиненность, активность, пассивность, страдательность, симметричность, оппозиция и т.д.

Соотношение феноменов в ситуации составляет эмоциональную структуру ситуации, которая усматривается магическим мышлением интуитивно в таком эмоциональном переживании, которое отрешается от непосредственных эмоций, хотя и определяется ими. В соответствии с магическим мышлением, ситуации с одинаковой эмоциональной структурой должны быть непосредственно связаны между собой. На этом основополагающем моменте и основывается магическая причинность.

Тезис, смысл которого я постараюсь раскрыть, можно сформулировать так: если первая ситуация обладает аналогичной структурой, что и вторая, но до полной аналогии не имеет один из элементов, то, в силу магической связи ситуации с изоморфными структурами, первая ситуация должна восполнить в себе этот недостающий элемент. В этом восполнении элемента и проявляется причинно-следственная взаимосвязь между ситуациями.

Сказанное можно разъяснить на примерах. Возьмем две ситуации: 1) дикарь стучит рукой по тамтаму, и, 2) дикарь стучит тамтамом по руке. Обозначим элементы первой ситуации как А-Б-В-Г, где А – дикарь, Б – рука, В – тамтам, Г – звук. Отношение Б-В можно выделить как активное-пассивное. Предметное мышление отождествляет элемент тамтама в первой ситуации с элементом тамтама в другой. Магическое мышление не обнаружит между ними общего содержания, ибо их положение в разных ситуациях разное: тамтам пассивен в первом случае и активен во втором. Дикарь выделит в качестве одинаковых элементов тамтам в первой ситуации и руку (как подобный пассивный элемент) – во второй. Здесь сравниваются элементы не сами по себе, а их взаимоотношение в структуре ситуации. Их качественное содержание определяется их положением в ситуации.

Стук о тамтам единится с движением водопада, эти две ситуации с точки зрения магического мышления, находясь в непосредственной связи, должны взаимоопределять друг друга и восполнять друг друга. И если в одной ситуации усматривается новый элемент, то по законам магического мышления он должен восполнить и вторую ситуацию.

Допустим, обнаруживается элемент Д” – брызги водопада. Тогда ситуация с водопадом А”-Б”-В”-Г”-Д” будет причинно обуславливать появление элемента Д в ситуации со стуком о тамтам А-Б-В-Г, в которой, в качестве этого элемента Д могут выступить, например, капли дождя. Согласно магической причинности ударами о тамтам становится возможно вызвать дождь.

В приведенном примере ситуация явления природы вызывает структурное дополнение в ситуации с человеком. Но закон магического мышления действует в оба направления, и ситуация, в которой участвует человек, в свою очередь, обуславливает ситуацию с явлением природы. Если определенные календарные циклы обуславливают определенные обряды, то невыполнение этих обрядов, с точки зрения магического мышления, может нарушить календарные циклы.

Так, у латышей есть обычай в соответствии с обрядом в определенный день затаскивать на гору чурбан – сия работа требует больших человеческих усилий. Но с какой бы методичностью из столетия в столетие не наступала бы весна, крестьянин убежден в том, что именно обрядовые действия позволяют весне снова наступить в следующий раз. Именно эта уверенность придает ему силы каждый год выполнять столь нелегкий труд.

Миросозерцание человека магической стадии представляет собой картину мира, в которой объединены несколько ситуаций с одинаковой структурой значимостей, и при изменении одной из ситуаций перестраивается вся цепочка ситуаций, меняется картина мира.

Можно сказать, что миросозерцание такого человека меняется каждый момент, выстраиваясь заново для новой ситуации. Если он собирается на охоту, то окружающие его явления имеют одно значение, объединяются в одну картину мира, если он заболел, то они приобретают совершенно новое значение, по новому распределяются между ними причинно-следственные связи, рождается новая картина мира. В одной ситуации радуга может быть предзнаменованием хорошей погоды, в другой – она может стать источником болезни. Человек вынужден собирать свое миросозерцание для каждого момента из того феноменального многообразия, внутри которого он живет.

Сущность магии чисто прикладная – достижение какого-либо конкретного результата (определенной ситуации) с помощью магического действия. Как это действие определяется через магическую причинность, я и должен рассмотреть.

Покажу на примере: люди собрались у костра в пещере и готовятся к завтрашней охоте. Результат, который они хотят получить – удачная охота. Но структура значимостей ситуации, когда они сидят у костра, не соответствует структуре ситуации удачного завершения охоты. Для магического воздействия на охоту необходимо найти ситуацию, магически соединяющую данную ситуацию и желаемую.

Для удобства структуру ситуаций буду обозначать цифрами. Ситуацию, когда люди собрались у костра обозначу как 1-3-5, а ситуацию удачной охоты как 20-40-60-80. Структура данных ситуаций разная, но можно найти промежуточную ситуацию, которая, с одной стороны, предопределяла бы ситуацию удачной охоты как предшествующая, а с другой стороны, была бы магически взаимосвязана с ситуацией собрания вокруг костра. На такую роль может претендовать ситуация совершения интенсивных действий вокруг чего-либо, обозначу ее как 2-4-6-8.

В соответствии со структурой второй ситуации (интенсивных действий вокруг чего-либо) мы можем расшифровать этот х – им могут быть танцы вокруг костра (х=7). Для достижения удачи на охоте необходимо совершить ритуальный танец как магическое действие – х.

Магическое действие может проявляться в самых разнообразных формах, от более-менее понятных нам танцев, рисунков, пантомим до самых экзотических выражений – прыжки через ограду самым неудобным образом, плевки через определенное плечо, манипуляции с иголками, нитками, слюной, волосами и т.п.

В магическом ритуале магическое действие перестраивает структуру ситуации так, что она непосредственно становится взаимосвязана с множеством ситуаций независимо от времени, пространства, вероятности их существования. Само магическое действие становится символом вневременного и внепространственного единства ситуационного многообразия. Иными словами, магический символ возводит к тому плану бытия, на котором многообразие ситуаций дано сразу, как актуальность настоящего без пространственно-временных ограничений. Этот план бытия есть вечность.

Например, мы наблюдаем магическое действие в виде жертвоприношения огню. Через этот ритуал человек связывает воедино все ситуации столкновения с огнем. Ритуальное действие как магический символ открывает человеку все эти ситуации как одно целое, которое представляет вечную сущность огня. В дальнейшем можно персонифицировать эту сущность в лице бога Агни.

Одним из важнейших символов, возводящим многообразие ситуаций к их вечному аспекту, есть слово. Через слово человек мог, приобщившись к этому вечному аспекту, непосредственно воздействовать на каждую из ситуаций. Первоначальная функция слова – магическое заклинание. Оно не могло мыслится вне магического ритуала, через который и приобрело свой лежащий в вечности смысл. Превращение слова в средство коммуникации произошло много позднее как секуляризация слова.

В связи с этим, слово имеет не меньшую силу воздействия на мир, чем физическое действие человека. Словом можно помочь, словом можно убить. Память об этой магической силе слова живет в нас в мистическом страхе перед проклятием.

Подобно этому культ рождает число как выражение вневременного единства всех ситуаций с определенным числом элементов, рождает искусство как способ осуществления иных форм вневременного единства: танцы, живопись, пение, театр и т.д. Культ рождает все сферы культуры, первоначально не мыслимые вне его.

Магическое мышление открывает человеку созерцание вечности, но мотивы обращенности к вечности остаются утилитарными – достижение определенного успеха в своей земной жизни. Вечностью самой по себе маг не интересуется, и в этом проявляется ограниченность магического мировидения. Маг вообще не замечает ничего, что вне сферы его практических интересов. Ему нужно не богообщение, а процветание здесь и сейчас, в земной жизни.

Магия, которая носит утилитарный характер, противопоставляет одну ступень вечности, постигнутую через магический символ с одной утилитарной целью, другой ступени вечности, постигаемой через другой магический символ с противоположной целью.

Противоречие практических задач магии проецируется на вечное содержание, которое в ней открывается. Противоречивость и борьба человеческих устремлений отражалась на восприятии вечности, заставляла человека воспринимать ее в дискретном, раздробленном виде.

Та или иная ступень вечности понималась неразрывно с ситуацией, требующей решения определенной задачи, и в следствие этого истолковывалась как потусторонняя сила, направленная на решение этой задачи и подобных задач в других ситуациях. Эта сила воспринималась как языческий бог, нуждающийся в человеческих ритуалах и помогающий взамен решать человеческие проблемы. Эта взаимозависимость бога и человека и отражает направленность человека на некое вечное содержание в ритуале, через которое он мог непосредственно воздействовать на другую ситуацию.

Поскольку языческие боги представляют собой отражение утилитарных потребностей человека в зеркале вечности, они перенимают от него всю противоречивость человеческой натуры. Боги воспринимаются со всеми человеческими недостатками, также враждуют между собой как люди, так же завистливы, сладострастны ... В случае войны между людьми они непременно разбиваются на партии сторонников той или другой стороны. Очевидно, что политеизм олицетворял собой религиозный тупик, куда завел человека магический утилитаризм. Выйти из этого тупика, означало подняться на следующую стадию религиозного сознания – теургическую.

Переход сознания на теургическую стадию связан с осознанием самоценности обращенности к вечному и переосмыслением земной жизни через эту обращенность. Для человека начинает иметь значение не удовлетворение утилитарных потребностей, для чего использовалось в качестве средства приобщение к вечности, а само приобщение к вечности, для чего в качестве средства используется весь земной жизненный путь человека. Основной задачей становится узревание высшего вечного смысла и через это осуществление просветляющего действия на земную действительность этого вечного смысла, делающего ее прозрачной для созерцания вечности. Именно это восполнение временного и неполноценного вечным и самодостаточным есть теургия.

Теургическое сознание отвлекается от частных изменчивых интересов, преходящих радостей и удовольствий, ее цель – обнаружить непреходящую радость в озаренной светом вечности земной жизни, преодолевая тем самым ограниченность магизма.

Теперь следует охарактеризовать принципы теургического мышления. Если, согласно магическому мышлению, человек стремился восполнить ситуацию определенным магическим символом, в котором она бы непосредственно соединялась с рядом других ситуаций, то теургическое мышление стремится восполнить ситуацию таким теургическим символом, через который она непосредственно соединялась бы со всеми возможными ситуациями, со всей жизнью.

Теургический символ возводит не к определенной ступени вечности, но к вечности как целому, наполняя вечным содержанием ситуацию, структуру которой он восполняет.

Если раньше я говорил о магической связи между ситуациями через сходство их структур значимостей, то теперь я должен говорить, что посредством теургического символа ситуация обретает универсальную структуру значимостей, связующую ее со всем содержанием жизни. В универсальной структуре ситуации мы находим вечное содержание как выражение всеединства всех возможных ситуаций.

Целью теургии является просветить частную ситуацию всеединым смыслом. Для того чтобы ситуация стала прозрачной для вечного, обрела универсальную структуру, необходимо найти теургический символ для каждой конкретной ситуации. И все сферы человеческой деятельности, освобождаясь от рабства утилитарной приземленности магизма, подчиняются этой задаче. Наука, искусство, мистика, общественная и частная жизнь превращаются в моменты теургии, в то время как сама теургия предстает как непрерывное культовое действие. Для человека теургической стадии вне культа нет жизни.

Теургия стремится противостоять моменту отрицания жизни, вызванному грехопадением. Человеческие страдания, тленность и смертность тела, вражда между людьми, зависимость от диких стихий природы – все это следствия разрушения реального всеединства жизни, которое теургия стремится восполнить созерцанием всеединства идеального. В теургии человек видит жизнь не такой, какая она сейчас, в ее неполноценном состоянии, но такой, какая она должна быть, в совершенной полноте бытия. В теургии тленное он видит нетленным, смертное – бессмертным, безобразное – прекрасным и т.д. Он видит свет вечности, и свет этот озаряет жизнь, вскрывает ее истинное содержание, но еще не преображает, ибо только лишь через созерцание истинного бытия человек еще не освобождается от своего падшего состояния.

Стремлению претворить в земной жизни достигнутое созерцанием вечное содержание препятствует греховная природа человека. В этом созерцании вечного и одновременной неспособности утвердить его в жизни и заключается трагизм теургического сознания, породивший стремление многими религиями (прежде всего индийскими) уйти от жизни, объявить ее иллюзией, раствориться в свете вечности, не достигая божественного, но отказываясь от земного.

Теургия еще не спасение, но лишь обещание спасения. Теургия – это прежде всего мужество принятия земной жизни перед созерцанием лика вечной жизни. Но для спасения необходима не только обращенность человека к Богу, но и Бога к человеку, вторжение вечного бытия в бытие преходящее.

Теургия еще не знает этой богочеловеческой синергии, она предполагает постижение вечного только человеческими силами, и в этом плане теургия – высшая стадия религиозного сознания, на которую человек способен подняться своими силами. Дальше возможна либо деградация сознания, либо переход на новую стадию через воплощение божественного в человеческом.

* * *

Теургия стремится охватить все сферы человеческой жизни, придавая каждой ситуации посредством теургического символа универсальную структуру. Критерием выделения во всех сферах жизни универсальной структуры является эстетическое чувство – чувство красоты. Красота и есть сияние вечного во временном, идеального в реальном. Являясь универсальным принципом теургии, она подчиняет себе и искусство, и науку, и обыденную жизнь, воплощая в человеческом бытии вечный смысл.

И если искусство не может еще утвердить эту полноту в актуальности жизни, то оно может вскрыть истинный смысл этой полноты за видимым несовершенным проявлением жизни. Иными словами, цель искусства – воплощение красоты как сияние вечного во временном.

Если смысл магического искусства в заклинании сил природы, смысл искусства в христианском культе мы видим в богообщении, то теургическое искусство отличается и от первого, и от второго – это поиск Бога в обращенности к вечному. В теургическом искусстве человек только вопрошает о Боге, но еще не слышит сам ответ Бога.

Первоначально слово понималось как магическое действие, заклинание, цель которого – воздействие на мир для решения практических задач. В теургии ценность слова безотносительна человеческим проблемам и задачам; слово самоценно в силу своей причастности вечному содержанию. Слово открывает человеку вечность и выражает ее в смысле. Смысл – присутствие вечности в едином временном акте. В постижении смысла человеком момент его жизни субстанциально становится тождественным вечности.

Но если вечность – это вся полнота многообразия жизни, то время – ограничение этого многообразия, поэтому, воплощаясь, вечность не может вместить всю полноту своего многообразия актуально в рамки этого ограничения. Все содержание вечной жизни может наличествовать в моменте времени потенциально, в сперматическом тождестве. Смысл и есть воплощение в моменте времени вечного содержания в сперматическом тождестве.

Слово для теургического сознания – созерцание вечности через смысл. Именно это созерцание и имел в виду Платон, когда говорил о созерцании вечных эйдосов, вечного содержания, воплощаемого в слове.

Слово для человека теургической стадии – лествица восхождения к вечности, наслаждение созерцанием вечности. Для человека, испытавшего наслаждение в постижении вечности через смысл слова, мнение о том, что человек сам “придумывает” смыслы, сам наделяет ими слова, кажется жалкой и недостойной.

Наука есть описание заданной области по заданным принципам. Когда это описание подчинено чисто практическим задачам, что выражается в ее экспериментальном характере, мы неизбежно разрушаем внутреннюю целостность науки, получая массу отдельных автономных областей, не сводимых друг к другу. В этом жалком виде и пребывает новоевропейская наука.

Но дабы понять науку как момент теургии, мы должны осознать саму заданность науки (заданность предметной области и принципов ее описания) как выражение смысла, в котором вечное содержание воплощено в сперматическом тождестве. Подобно тому, как смысл слова соединяет вечное и временное, наука есть тоже в некотором роде слово, смысл которого – заданность науки – непосредственно возводит к вечности. Само научное описание, сама система знаний – это лишь раскрытие уже заданного в науке смысла, попытка воспроизвести вечное содержание во времени, иначе говоря, наука есть развернутое слово.

Теургичность науки проявляется в стремлении организовать систему знаний так, чтобы она соответствовала универсальной структуре ситуаций, чтобы все научное содержание сделалось прозрачным для созерцания вечного содержания заданного в ее смысле. Иначе говоря, структура науки должна быть подчинена не целям решения прагматических задач, но принципу красоты, как критерию выразимости вечного во временном.

Решение прагматических задач – побочный результат науки, связанный с тем, что ее теургичный характер соответствует теургичному характеру жизни, и в силу этого направление развития науки выражает направление основных человеческих устремлений, помогает ему, является для человека еще одной опорой. Именно в этом практический смысл теургической науки, а не в признании приоритета утилитарных задач.

Принципы каждой конкретной науки Китая стремятся воплотить гармонию этих двух начал. В медицине Инь-Ян определяет циркуляцию энергии в организме. Болезнь человека – преобладание одной из стихий, а лечение – приведение их в гармонию. В агрономии Инь-Ян связывалось с природными циклами, в астрономии и астрологии – с космическими. Даже военная наука строила свою систему знаний на основе этого принципа.

Можно сказать, что соотношение Инь-Ян для китайского сознания является универсальной структурой ситуаций, стремление воплотить которую определяет теургическое мышление. Воплощение этой структуры в каждой науке определило единство всех сфер знания, сделало взаимопонятными и взаимопрозрачными все области науки.

В этом универсальном принципе сливаются как сферы человеческого знания, так и все сферы человеческой деятельности, открывая в своем слиянии вечное содержание. Вся культура – это раскрытие во времени постигнутого через культ вечного содержания. Для других культур универсальная структура ситуаций будет выглядеть иначе, определяясь характером выражения вечного содержания и определяя тем самым своеобразие культуры, рождению которой должно предшествовать некое первооткровение вечного.

Как я говорил раннее, число, наряду со словом, явилось первым синтезом ситуаций континуального феноменального потока, приподнявшимся над временем и пространством. Число первоначально понималось как магический символ, с помощью которого осуществляется воздействие на окружающий мир. Число было заклинанием, а арифметические действия – манипуляцией над заклинаниями.

Магические символы отражали в вечности практичность мотивов своего использования в виде множества богов, олицетворяющих силу магического воздействия. На примере пифагореизма мы видим как числа становились языческими богами, воплощая в себе положительные и отрицательные силы, которыми пользовался человек.

Согласно пифагорейцам, вся природа есть воплощение чисел, числа же выражают первоначальные качества мира: темное-светлое, круглое-квадратное, благоприятное-неблагоприятное, воплощают в себе человеческие свойства: справедливость, мужество, мудрость. Операция над числам есть не просто проникновение в суть мира, но это воздействие на мир. И до сих пор магическая сила числа заставляет людей избегать 13, а 3 и 7 считать благоприятными.

Рождение арифметики обусловлено магическим мышлением, отголоски которого мы находим в пифагорействе, и которые постепенно преодолеваются в учении о числах неоплатоников, сохранивших преемственность традиции. Число есть самостоятельная реальность как выражение вечного содержания, но форма числа определялась магическим мышлением, как придание этому вечному содержанию определенного временного оформления. Этот пережиток магического мышления заставляет понимать каждое число как нечто отдельное, автономное, не вскрывая его всеединого содержания.

Можно сказать и так, числа – это форма человеческого мышления, наложенная на вечное содержание. Реальность числа самого по себе – это реальность всего числового ряда, выраженного в своем частном аспекте. Нет отдельного числа самого по себе, есть мир чисел как единство в своих многообразных проявлениях. Именно к такому пониманию приближается теория множеств.

Теургическое очищение математического мышления от практицизма магизма должно освободить число от обособленности, а взаимоотношение между числами поставить в подчинение не задачам заклинаний или другого какого-либо прикладного применения, а воплощению принципа красоты.

Главным становится поиск структурного взаимоотношения между числами, соответствующего универсальной структуре ситуаций, в то время как качества числа самого по себе отходят на второй план. Важным становится не само число, а принадлежность числа группе чисел, находящейся в определенных отношениях с другими группами чисел. Эти отношения должны воплотить в себе идею взаимопроникновения чисел, всеединство чисел, выраженное в определенной эстетической форме.

“У нас ритмическое качество определяется количественной точностью – только подобный “счет” дает возможность учесть повторяемость – например, при исследовательском анализе.

В этой работе Сергей Эйзенштейн показал, что китайская математика переводится на зрительный язык, на котором отчетливо видно подчинение ее эстетическому принципу. Математические законы (выражающие, как я бы сказал, универсальную структуру ситуаций) оказываются теми же самыми эстетическими принципами искусства, которые выражаются в живописи, архитектуре, и которые он стремится выразить в киноискусстве.

Математика становится наукой не о числах, а о взаимоотношении между группами чисел – алгеброй, принципы которой формулируются теургическим мышлением.

В современной науке попытка освободить математику от всякого прикладного характера, от возможности ее практического применения, породила теорию множеств, которая и претендует на раскрытие изначального смысла, лежащего в основании всякой математики.

* * *

Теургическое сознание позволило приобщиться к вечности как целому, преодолевая магический политеизм. Та или иная форма приобщения породила все многообразие культур как выражений культового постижения вечности.

Но постижение вечного не привело к утверждению его в земной жизни, не привело к ее преображению, и потому носило ограниченный характер.

Для китайской культуры это высшее начало так и осталось безымянным. Индийская культура в своем пламенном стремлении к высшему началу пришла к отрицанию начала земного. Греческая культура, жизнеутверждающие ценности которой не позволили оторваться от земного, смогла говорить о высшем устами своих философов, которые поняли Единое не как личность, но как высший принцип становления бытия.

И лишь еврейское сознание знало это высшее начало как Живого Бога, обращенного к земному миру, приготовляя тем самым переход на более высокую стадию религиозного сознания, связанную уже не только с усилиями человеческими – с богочеловеческой синергией.

Но без действия Бога на человека, без Его воплощения в человеческом мире теургическое сознание должно было начать деградировать, пройдя высшую отметку, которую только может достичь человек в своем стремлении к вечному.

Вечность не наполняет жизненным содержанием знание, лишь формой которого теперь может оперировать человек посредством рассудка, обособляя эту форму в некую автономную область, в некое царство голых абстракций, противопоставляя его царству жизни и, тем самым, искажая последнее.

Но, дабы не распался человеческий язык, рацио-редукционистское мышление подменяет смысл слова его значением. Значение предполагает соотнесенность слова с тем или иным эмпирическим содержанием: фактами, явлениями, вещами. И хотя в этой соотнесенности слово и обретает значение, смыслом оно от этого не наполняется, как не наполняется смыслом значение действий выдрессированных животных для того чтобы получить очередную порцию лакомства. Ведь никто не скажет, что танец собаки на двух лапах воплощает смысл конфетки, которую за него ей даст дрессировщик, хотя для самой собаки танец имеет значение именно этой конфетки. Природа значения слов та же самая, что и природа условных рефлексов.

Значение слова не может выражать живое единство феноменов, ибо объединение феноменов в живой организм предполагает выход за пределы эмпирического мира – воплощение в вечности.

На этой стадии становится возможным оперировать Именем Божиим как абстрактной категорией, ибо оно, в силу своего содержательного превосходства всего мыслимого для рацио-редукционистского мышления, практически лишается значения.

В противоположность значению смысл слова вбирает в себя все индивидуальные свойства явлений, которыми слово обладает, и чем более обобщено понятие, тем содержательно богаче смысл.

Наука на рацио-редукционистской стадии теряет свой смысл как то вечное содержание, которое воспроизводится во времени в виде научного описания. По сути, сама наука подменяется научным описанием в силу ее переориентации с выражения предзаданного смысла на решение практических задач. Научное описание превращается лишь в удобный способ ориентироваться внутри эмпирической реальности посредством отвлечения от жизненного содержания или его упрощения, создания абстрактной системы, которая ничего не выражает, но позволяет себя использовать для практических нужд.

Наиболее ярко этот характер проявляется в новоевропейской науке. Науку не интересует истина, которую она призвана выражать, она готова перестраивать себя в соответствии с утилитарными установками, ориентируясь на эксперимент, подобно магу, который готов перестраивать свою систему в зависимости от нужд, ориентируясь на результат.

Но если магия способна создавать новые причинно-следственные связи, открывающие новый способ воздействия на мир, то наука способна выражать в упрощенной форме уже данные причинно-следственные связи.

Новоевропейская наука совпадает с магией в постановке своих утилитарно-приземленных задач, в своем критерии истины (эксперимент, результат), но современная наука не имеет всех тех средств для решения своих задач, которые имеет магия.

Главное отличие науки от магии в том, что если маг уверен, что внешняя необходимость должна уступать ему – он активен, то ученый считает, что он должен подчиняться внешней необходимости, признавать ее как факт, оставаясь пассивным наблюдателем. Если маг считает, что закон природы должен уступить закону магии, то ученый считает, что законы науки должны соответствовать законам природы, и в этом плане современное состояние науки можно понимать как импотенцию магии.

Редукция вечного содержания науки и ее практическая переориентация привели к разрушению единства научного мышления. Современная научная картина воспроизводит старый политеизм но уже не в зеркале вечности, а в зеркале эмпирического мира. Каждая наука стремится вычленить из мира свою предметную область, не сводимую на предметную область другой науки, задать свои законы функционирования системы, никак не связанные с законами другой науки, и каждая такая обособленная наука ориентирована на решение именно своих практических задач.

Подобно тому, как каждая наука стремится наложить на жизненное содержание сетку предметных отношений, таким же образом и язык, в котором отрицается его укорененность в вечности, превращается в одну из сеток предметных отношений, которую человек накладывает на свое восприятие мира, редуцируя все индивидуальное, своеобразное, неповторимое, выделяя лишь наиболее часто повторяющиеся закономерности в упрощенном абстрагированном виде.

В результате человек и себя начинает воспринимать одним из предметов данной предметной области, которая наделяет его определенными свойствами и задает правила его функционирования.

Это отождествление человека с тем или иным предметом выражается как эго. Эго подменяет личное в человеке, отчуждает его. Закономерным результатом этого процесса является приведение эго в соответствие со стереотипом среднего человека.

Рацио-редукционистское мышление может подвергнуть редукции не только жизненное содержание эмпирического мира, но и жизненное содержание мистической интуиции, что мы находим в адвайта-веданте, в разных школах буддизма. В результате такой редукции мир уподобляется иллюзии, а сама вечность – некой бессодержательной реальности, очищенной от всех проявлений жизни, от всякой множественности феноменального многообразия. Весь мир пребывает в неразличимом единстве чистого Абсолюта – Брахмана, либо успокаивается в нирване.

В искусстве ярким выражением редукции жизненного содержания внутри мистического опыта служит произведение Казимира Малевича “Черный квадрат”.

Эсхатологическое мышление, как и теургическое, направлено на вечное содержание как высшую ценность, но если теургическое мышление позволяет лишь приобщиться к вечности, то эсхатологическое – утвердить вечное в земном мире вытесняя из него все жизнеотрицающие моменты, раскрыть совершенство бытия.

Человеческая история раскрывается эсхатологическим мышлением как направленная к своему концу, ознаменованному осуществлением всей полноты жизни, когда сама история будет снята как таковая. Конечная цель мира – преображение; цель истории как становления через постоянное преодоление внутреннего самоотрицания – ее снятие через полное и окончательное ее осуществление; цель человека – спасение его во всей полноте бытия, воскресение в Царстве Божием в нетленном теле для вечной жизни.

Эти цели становятся основными ценностями эсхатологического мышления, но они не могут быть утверждены и воплощены лишь человеческими усилиями. Поэтому в отличие от предыдущих стадий сознания, на которые человек восходил собственными усилиями, переход на эсхатологическую стадию возможен лишь через откровение свыше.

Это откровение должно возвестить человеку высшую Истину как жизненную реальность – оно должно быть словом.

Но это слово не есть сила, идущая от человека к Истине – как слово теургическое, но есть сила, идущая от Истины к человеку, спасающая человека – Оно должно быть Словом Божиим.

Это Слово должно помогать и поддерживать человека, находиться с ним в личном общении – это Слово должно быть Личностью.

Эта Личность должна была взять на Себя всю тяжесть человеческих грехов, которые ведут к смерти, должна была пройти весь человеческий путь, принять смерть, победить ее и воскреснуть, дабы и все люди могли совоскреснуть с Ней через свою смерть – эта Личность должна быть Искупителем и Спасителем.

И, наконец, эта Личность должна была воплотиться среди народа иудейского, теургическое сознание которого приготовлялось к принятию откровения.

Это воплощение совершилось в воплощении Иисуса Христа. С Его вступлением началась новая эра, новая стадия сознания, просветленная единством Бога с человеком во Христе, высший смысл которой – реальное утверждение полноты спасения.

Высший религиозный идеал, открываемый христианством как совершенное спасение всего человека во всей полноте его телесной, душевной и духовной жизни, не знала ни одна религия, либо в силу своей зачарованности созерцанием вечности, что влекло к отрыву от земли, либо в силу неспособности утвердить вечное в себе, что влекло к отрыву от вечности. Утверждение нового религиозного идеала сделалось возможным, когда совершилось Искупление.

В искуплении человеку уже дано спасение, человек должен в свободном выборе принять его, утвердить в земной жизни, тем самым преображая через себя весь мир. Началом этого преображения является Церковь.

Если ранее все люди были едины в своей причастности первородному греху, то теперь открылась новая возможность единства людей вне причастности первородному греху, единства людей в причастности к Богу. Церковь и есть рождение нового единства, нового мира внутри старого, где люди, входящие в него, составляют Тело Христово, а Сам Он – ее Глава.

Смысл эсхатологического сознания – превратить весь мир в Церковь, и через это – снять историю, завершить ее в совершенном ее осуществлении. Церковь есть единство человека и Бога, осуществляющееся в истории Богочеловечество, в которое через человека входит вся тварь и весь мир, ждущий своего преображения.

От Христа спасение получает человек, а от человека – весь мир. Это возможно в силу внутреннего единства мира и человека, внутреннего единства всех людей. Христианство утверждает природу всеобщего единства как любовь.

В любви осуществляется совершенное единство без растворения в другом, через любовь любящий воплощается в любимом и воплощает в себе любимого, не растворяя свою личность в другом, но утверждая ее как любящую.

Любовь есть живое тождество любящего с любимым – совершенное единство, воплощенное в различии. В любви как основе человеческого бытия каждый человек воплощает в себе всех людей, единосущ им, и чем ярче проявляется в нем это воплощение, тем богаче содержание его личной жизни.

Любовь как живое тождество вскрывает истинную природу всечеловеческого живого организма как его соборную природу, проявляющуюся в каждой личности. Но это живое единство разомкнулось вследствие грехопадения, в результате чего человек стал понимать себя как обособленного индивида, хотя полное обособление невозможно, ибо оно означает уничтожение. Человек стал вынужден пребывать в состоянии полужизни, которое и называется его греховной природой.

Через воплощение Христа во внутреннем соборном единстве была утверждена вся полнота жизни, к которой каждый человек стал причастен по осуществившейся в Искуплении единосущности со Христом, каждый человек может в этой причастности утвердиться в своем единстве со всеми людьми и со Христом, обретя тем самым полноту жизни, в чем и заключается смысл его спасения. Это единство в полной мере восторжествует на земле с наступлением Царства Божия, сейчас же оно открывается нам как Церковь Христова.

Подобно тому, как все люди осуществляют свое единство через Христа, все твари земные осуществляют свое единство через человека. Каждое животное – это лишь гипостазированное качество человека, а весь мир – всечеловеческая личность распавшаяся на множество самостоятельных начал, подчинившихся закону выживания.

В это состояние их ввергла потеря целостности внутри человека. До грехопадения все твари пребывали в любви, осознавая себя в соборном единстве по причастности человеку, но когда человек лишился полноты жизни, он лишил через себя полноты жизни и тварь земную, которая в мучениях своих ждет преображения человека.

“И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу единородного от Отца” (Ин.1. 14.).

Христос есть Слово, Слово стало плотью. Смысл тела Христова, в котором он был рожден от Марии – воплощение всей полноты божественной Жизни. Через тело вся полнота Божества была явлена в нашем мире и через тело стала единосущна нам. Тело Христа – это, во-первых, тождество людей с Богом, а во-вторых, явление вечной жизни в нашем мире. Во втором смысле тело есть слово, подобно тому, как и человеческое тело есть слово его души, явление душой себя для другого.

Подобно тому, как слово выражает смысл, укорененный в вечности, через который вечность становится данной человеку, тело также выражает смысл внутренней жизни человека, внутреннего его мира, делает его явленным для другого.

Но если тело есть словесное выражение души, то оно должно быть совершенным, дабы быть прозрачным для созерцания внутренней жизни, нетленным и бессмертным подобно душе. Таким и было тело до грехопадения, таким оно и будет по воскресении, но в нынешнем состоянии тело ослаблено с ослаблением любви человека выраженным в трагедии грехопадения, ибо тело есть утверждение душой себя вовне силой любви. Обретение единства в любви и есть обретение нетленного тела, в котором человек вступит в Царство Божие.

Переходу мира в Царство Божие должно предшествовать утверждение в христианском сознании апокатастазического идеала спасения, заключающегося в преодолении эгоистического понимания спасения, доставшегося в наследство от языческого сознания в виде определенного настроения внутри христианского сознания, питающего расколы и ереси.

Для истинного христианина должно быть более важным спасение ближнего, чем его собственное спасение. Человек, фарисейски уверенный, что может пребывать в самодовольном блаженстве в Царстве Небесном, в то время, как его ближний будет обречен на муки, просто никогда не имел любви к ближнему.

Христиане должны осознать свою Церковь не как орудие для спасения лишь себя, но как орудие спасения всего мира. Церковь Христова источает благодать всему миру, а христианин должен понимать себя как орудие передачи благодати инославным и иноверным.

Образ жизни в Царстве Божием может быть познан лишь в откровении, но у каждого человека есть своя надежда, в соответствии с которой он имеет свое представление о Царстве Божием, и которое нуждается в критическое оценке.

Началом наступления Царства Божия, преображения мира по всеобщему воскресению является Суд. Суд отменит последствия первородного греха и вместо этого взвалит на плечи каждого последствия греха личного. Для того, чтобы это объяснить, необходимо раскрыть смысл первородного греха.

Изначально весь мир был един в человеке, человек же в своей любви был един с Творцом. Через Творца человек получал жизненные силы, которые передавал миру.

Грехопадение человека означало утрату единства с Богом. Первоначально высшее питало низшее: дух – душу, душа – тело, Бог – человека, человек – тварь, тварь – весь мир. После разрушения высшего звена иерархии (единства человека с Богом), вся иерархия перевернулась, высшее начинает питаться за счет низшего: дух за счет души, душа за счет тела, тело за счет животных и растений, тварь за счет друг друга. Мир подчинился закону выживания. Совершенное единство всех животных, которое осознавало себя по причастности человеку, распалось. Весь мир раздробился на множество враждующих между собой начал.

И здесь важно сказать о важнейшем догмате христианства: зло в мире не от Бога, не от дьявола, но от свободного выбора человека.

Идея дьявола-творца или дьявола-демиурга лежит в основе самых гнусных ересей, которые стремятся посеять вражду человека к миру и ко всему в мире. Дьявол – падший дух – не имеет творческой силы, он может лишь искушать человека, склонять его волю, но не определять ее, действовать в мире только через соблазненного человека, не в силах действовать сам по себе.

И человек должен помнить, что зло в мире – это отражение зла в его душе. Сам по себе мир совершенен как творение Божие, освободить его от зла можно лишь если человек освободит от зла свою душу.

Первородный грех – причина зла в мире – есть результат неправильного выбора первого человека, но необходимо ответить, почему каждый человек расплачивается за первородный грех, а не только первый человек, его совершивший. Почему каждый расплачивается за общий грех, а не за личный.

Хотя грехопадение повредило единству всех людей, но полное разрушение единства означало бы полную смерть. Посмотрим на это единство с внешней стороны: человек связан с другими людьми тысячами связей, если бы мы поместили его на необитаемый остров, то и там он оказался бы человеком в силу духовных связей со своим народом, со своей культурой. Человек остается человеком пока говорит на языке, который выражает жизнь народа. Даже с этой внешней точки зрения человек не может существовать вне единства людей.

Если народ позволяет своему правительству втянуть себя в войну, то бремя войны, как результат совокупного греха, ложится на каждого человека. Но если в этом случае, чтобы избежать этого бремени, человеку надо покинуть свою страну, то, чтобы избежать бремени совокупного греха всех людей, человеку потребовалось бы покинуть человечество, т.е. перестать быть человеком.

Посмотрим на это единство с внутренней точки зрения: разве любящий не испытывает стыд, если любимый поступает неправильно, разве не осознает грех любимого как свой? И каждый праведник не может не принять грехи людские как свои, если он любит ближнего. И чем больше любит человек, тем большим грешником он себя чувствует, тем большая ответственность взваливается на его плечи.

Теперь посмотрим на это единство с точки зрения онтологии: единство через любовь, пусть искаженное, пусть извращенное эгоизмом, остается основой существования человека, ведь сама телесная явленость одного человека другому есть проявление изначальной направленности человека за пределы себя, движущей силой которой является любовь. Если убрать в человеке любовь как онтологическую основу, то он не будет выражать себя вовне и не будет ничего воспринимать извне, иными словами, перейдет в небытие.

Сам факт существования мира есть результат взаимопроникновения одного в жизненный мир другого. Без любви не будет взаимопроникновения, не будет мира. Поэтому человек существует только в единстве с другими, и если это единство поражено болезнью, то болеет и он сам, ибо ему некуда уйти, чтобы не быть причастным этой всеобщей болезни, чтобы не быть причастным совокупному греху.

С воплощением Христа возникла новая онтологическая основа существования человека, если раньше его существование было возможно через единство в Ветхом Адаме, пораженном первородным грехом, то теперь открылась возможность нового единства в Иисусе Христе, в Боге ставшем человеком. Рождение этого нового, освобожденного от первородного греха, единства в единстве старом, несущем на себе печать совокупного греха, есть рождение Церкви в нашем мире.

Каждый вступающий в Церковь рождается вторично, рождается в этом новом единстве, рождается свыше. И родившись, он повторяет весь жизненный путь Христа, умирает и совоскресает вместе с ним в Царстве Божием.

И если для не вступившего в Церковь наступление Царства Божия бесконечно отдалено, то христианин своей подвижнической жизнью сжимает всю длительность посмертного существования до одного момента и почти сразу вступает в вечную жизнь.

Но конечное торжество Церкви на земле означает полное освобождение всей земли от последствий грехопадения, т.е. полного вытеснения старого единства новым. Церковь пока лишь предлагает приобщиться к новому единству, но наступит день, когда старое единство, единство в Ветхом Адаме будет упразднено, и вместе с ним упразднятся все последствия первородного греха, упразднится смерть, наступит всеобщее воскресение, упразднится закон выживания, которому подчинен живой мир, упразднится зависимость высшего от низшего. И Церковь подготавливает мир к наступлению этого дня.

Упразднение первородного греха и единства в Ветхом Адаме и есть Страшный Суд, который совершится над каждым человеком. Смысл его будет заключаться в том, что когда с человека снимутся все последствия общего для всех людей греха: страдания, болезни, смерть, озлобленность и т.д., на него взвалятся последствия греха личного, которые для одних буду легкими, не ограничивающими их свободы, для других окажутся тяжелыми, подобно тяжести греха первородного или того хуже – такие люди вступят в Царство Суда.

Нельзя понимать муки Царства Суда как извне наложенные на человека, наказание есть следствие его свободного выбора, причинно обусловлено не действиями Бога, но действиями человека.

Человек страдает от первородного греха в силу того, что люди оторваны от Бога, а не в силу того, что Бог специально придумал для них такое наказание. Когда первородный грех снимается, то все люди приглашаются в новое единство, и каждый сам делает свой выбор подобно Адаму перед древом познания добра и зла. И если человек сам отворачивается от нового единства, то сам лишает себя той полноты жизни, которая должна излиться на него, сам вносит в свою жизнь отрицание, страдание и т.п. Спасаются все, кто обратился к Богу. Для обратившихся при жизни время ожидания Царства Божия сжимается, для остальных кажется долгим, но в момент Суда им предлагается обращение. Если он продолжает отказываться и тут от Бога, то он вместе с тем отказывается и от полноты жизни.

Я не знаю как будет выглядеть жизнь после Страшного Суда, но должен указать на те утверждения, которые хотя и распространены, но вовсе не очевидны. Например, что последующая жизнь ничего общего не будет иметь с настоящей жизнью: праведники будут пребывать в блаженном состоянии, не зная бытовых проблем, грешники будут мучиться в специально отведенной для них области.

Может будет и так, но вовсе не обязательно. Скорее, жизнь последующая будет продолжением нашей земной жизни и не будет принципиально от нее отличаться. Люди также будут встречаться, общаться, читать книги, заниматься искусством, науками. Те, кто не испытывает тяжести личных грехов, не будут обременены болезнями, старением, смертью, отвращением к чему-либо, на остальных будет проявляться печать этих состояний. Но отличие от нашего мира будет заключаться в том, что там не будет страданий, которые накладывались бы на человека извне, которые бы не были следствием его личных греховных поступков. Человеку некого будет винить за некрасивое лицо, за то, что он выглядит старым и т.д., ибо его внешность будет отражением состояния его души.

Скорее всего будет существовать и место особо тяжелых мук, хотя большая часть не освободившихся от страданий, вызванных личными грехами, будет жить вместе с теми, кто уже освободился от них. Суд – это не акт осуждения, а состояние жизни, когда будут сказываться последствия только личных грехов, а потому принципиальной границы между Царством Суда и миром освободившихся не будет. Праведник будет иметь возможность свободного общения с осужденным на муки, ибо граница эта пройдет не между людьми, а через их сердца.

Переживая моменты своей жизни в вечности, человек продолжает становиться, продолжает открывать новое содержание жизни. И если он переживает свои муки как вечные, то это не означает, что он не имеет спасения. И спасшийся праведник будет воспринимать те или иные моменты своей жизни как вечное страдание.

Вечным страданием будет обременен каждый, и спасшийся и не спасшийся, смысл же этого заключается в том, что окончательное утверждение Царства Божия на земле означает включение в вечную жизнь всего содержания жизни земной с момента появления человека на свет.

Нельзя противополагать вечность и время, ибо все моменты времени войдут в содержание вечности, в том числе и моменты страдания. Вечность предполагает дальнейшую жизнь человека, становление, открытие нового, но ни один момент этого жизненного становления не будет уходить в прошлое.

Вся прожитая жизнь человека будет восприниматься как данность в настоящем. И его греховные поступки, вновь открытые в настоящем, будут для него вечной мукой, которая не отрицает других моментов его жизни, в которых он преодолевает свой грех.

Между Царством Свободы и Царством Суда нет внешних границ, нет пространственного или временного разграничения. Царство Свободы начинается тогда, когда последствия личных грехов человека перестают ограничивать его свободу. Даже находясь в аду, свободный человек будет чувствовать себя спасенным.

Вероятно, жизнь спасенных будет протекать совместно с жизнью не спасенных, как сейчас жизнь христиан протекает совместно с жизнью не христиан, во всяком случае ничего не будет мешать вступившему в Царство Свободы свободно общаться с пребывающими в Царстве Суда. Главным мучением для спасенных будет сострадание мукам тех, кто еще не спасся, которые они будут наблюдать постоянно. И если есть в действительности какая-либо бесконечная мука, то это мука сострадания, смягчать которую будут праведники своим деятельным участием в освобождении остальных людей.

Вечная жизнь раскрывает богатство своего содержания в причастности каждого момента жизни каждому другому моменту. Это есть созерцание через новый момент всех предыдущих в наличности настоящего. В Царстве Свободы не может быть прошлого, и все вечно настоящее пребывает в вечном становлении.

Тело человека обретет нетление, неподверженность болезням и старению. Состояние тела будет свидетельствовать о состоянии души, и эта прозрачность тела для созерцания внутреннего мира человека будет выражаться в красоте.

Вряд ли у тела в Царстве Свободы исчезнут телесные потребности, которые имеем мы, но также ясно, что они не будут угнетать и подчинять человека. Во всяком случае ни о какой анатомической перестройке тела не может идти и речи.

Тело человека в земной жизни и тело по воскресению – не два разных тела, а одно и то же, мысль о воплощении человека в какое-либо другое тело нелепа, ибо тело есть неотъемлемая часть сущности человека. Душа без тела еще не человек, и если бы она воплотилась в другое тело, то не было бы спасения человека. Телесное воскресение Христа – залог нашего телесного совоскресения с Ним.

Для вступившего в Царство Свободы всякое тело другого человека или другого какого-либо существа будет раскрывать стоящий за ним внутренний жизненный мир. Человек обретет свою изначальную способность, утерянную в грехопадении, видеть мир изнутри – внутривидение. Все внешние явления превратятся для него в живые символы.

Переживание внутренней жизни за внешней явленостью есть переживание красоты, и человек Царства Свободы будет видеть красоту во всем, даже сквозь то, что нам предстает как безобразное. Внутривидение открывает переживания другого как свои, что выражается в совершенной любви. Эта совершенная любовь взвалит на плечи человека невероятную тяжесть страдания, и в этом плане человеку, не вступившему в Царство Свободы, замкнувшемуся в своих личных мучениях, будет в некотором смысле легче.

Говоря простым языком, места всем воскресшим должно хватить потому, что каждый будет задавать калургическое пространство для себя. Можно представить такое преображенное пространство в виде матрешки, где внутри одного пространства может задаваться новое. Эта многомерность пространства не будет препятствовать встрече одного человека с другим, ибо оно будет перестраиваться в зависимости от намерений человека.

Все это не означает, что пространство будет каким-либо неустойчивым, чем-то эфемерным, или что все станет бестелесным. Внешне оно не будет разниться от нашего пространства, отличаясь лишь тем, что не оно будет задавать положение тела, но тело будет задавать положение пространства. Примером такого освобождения от пространственной ограниченности служит появление Христа перед апостолами в запертом помещении, что не привело ни к превращению Христа в бестелесное, ни к потере устойчивости пространства.

Говоря о твари земной, следует указать, что она вновь обретет свое единство через человека. Ведь всякая тварь – это воплощение в самостоятельной жизни того или иного момента человека. Когда человек обретает свое единство с Богом, то полнота его жизни изольется и на тварь, которая, не обладая личным сознанием, обретет соборное сознание в новом единстве со всем живым миром по причастности человеку, в котором каждое животное будет стремиться к осознанию себя через воплощение в себе общего сознания.

Это всеживотное единство будет укоренено в человеке, и сознание этого соборного животного мира будет воспроизведением и продолжением человеческого сознания. Тварь будет являться органическим продолжением человека в мире. Калургическое пространство, которое будет задавать человек, не ограничится сферой только его жизни, ибо будет продолжать становиться, открывать новые планы через причастную человеку тварь. И для раскрытия всей полноты тварного мира потребуется вызывание к вечной жизни через человека всякой твари, когда либо жившей на земле.

_____________

Томск, 1993