1. Сейчас я попробую осмыслить вечность не как метафизическое понятие, а в контексте православной сотериологии. В той мере, в какой мы, осмысляя понятие вечности, приближаемся к сущности тайны спасения, мы обретаем возможность открыть истинный смысл вечности. В сотериологическом аспекте мы должны говорить о вечности как о вечной жизни и вечной гибели. Стараясь через согласование эти двух моментов придти к осмыслению вечности, мы оказываемся перед антиномией рационалистически не разрешимой, и здесь нам предстоит вырваться из оков собственного рассудка, подчиненного закону исключенного третьего. Мое же изложение не есть утверждение философской или богословской системы, но лишь описание тайны несовершенным языком.

Эту антиномию можно сформулировать так: если мы признаем, что спасаются избранные, то принижаем жертву Христа, искупившего не всех. Да и как сможет принять собственное спасение человек, помня, что его близкие обречены на гибель? Не превратит ли его сострадание вечную жизнь в вечную муку? С другой стороны, если мы признаем всеобщее спасение, то оно давалось бы независимо от воли человека, как нечто внешнее и насильственное. Благодать, действующая насильно, воспринимается для свободной воли как зло.

Оба эти ответа даются в одной и той же плоскости рационализма, не способного выразить высшую тайну. Дабы стало наглядней, обращусь к историко-богословской традиции.

Если каждое качество Бога тождественно Его сущности, то всякий модус Его воли тождественен всякому другому модусу. Полностью совпадая в Его сущности, они не могут различаться между собой. Иными словами, воля Бога неизменна, дана раз и навсегда в вечности настоящего. Бог не может желать сначала одного, потом другого, то что Он желает – желает всегда, безотносительно к конкретному моменту времени. В свою очередь и всякий момент времени, данный для Бога в вечном настоящем, сопряжен с одним и тем же модусом воли.

3. Человек, бытие которого раскрывается во времени, обладает динамичной волей, каждый момент времени сопряжен с новым модусом воли, с новыми желаниями, устремлениями и т.п. И тут мы встаем перед вопросом, как возможна вечная жизнь для человека, если предполагаем неизменность воли в вечности. Если в вечности дан лишь один модус воли, то как дана для человека в созерцании настоящего в вечности вся его жизнь, сопряженная с разными модусами воли?

Это становится возможным, если прошлое открывается ему в вечности настоящего, как застывшая картина, безотносительно к его воле. Но вечность тогда превратится для него в вечную муку, когда все совершенные грехи человек будет воспринимать как совершаемые им в настоящий момент и не будет иметь воли отказаться от их совершения.

Спасение, как достижение блаженного бытия, требует при таком подходе полного забвения земной жизни, исключения всех ее моментов, как мешающих пребыванию в блаженном состоянии, из вечной жизни. Вечная жизнь противополагается земной жизни как нечто принципиально отличное, как неизменное бытие, сопряженное с неизменной волей, становящемуся бытию сопряженному с динамичной волей. Вечное блаженство превращается в вечное блаженное пребывание в неизменном состоянии – своеобразный рай для наркоманов.

4. Идея всеобщего спасения принадлежит представителю восточно-христианской традиции – Оригену, впоследствии отвергнутая Вселенским Собором, ибо она давала ответ в рамках того же самого рационалистического подхода. Вместо одного тезиса антиномии утверждается другой, и чтобы приподняться и над тем и над другим, мы должны обратиться к святоотеческой традиции.

Энергия Бога есть модус Его сущности. Являясь ее проявлением, энергия не исчерпывает сущности. В энергии проявляется сущность, но сама сущность превосходит энергию. Бога мы можем познать в Его энергиях. Через них мы приобщаемся к Его сущности, но не можем постичь ее саму по себе. Она больше всего, что мы можем помыслить, приблизиться к ее пониманию можно путем отрицания того, что она не есть – в этом смысл апофатизма.

Энергия Бога, направленная на мир, есть воля Бога. Поскольку сущность хотя и проявляется в энергии, но не исчерпывается ей, то она должна проявляться каждый раз в новой энергии, в новом модусе воли, не тождественном предыдущему. Воля Бога пребывает в становлении, но ее становление не ограничено временем. Раскрыть смысл вечного становления и является моей главной задачей.

6. Следуя за Августином, мы можем определить прошлое и настоящее как данность в памяти и данность в созерцании, но это определение не достаточно, ибо необходимо показать, чем отличается память от созерцания, так как созерцать можно и по памяти. Главным отличием будет то, что если на данное в созерцании можно воздействовать, изменять его, то данное в памяти – нет. Прошлое для нас неизменно. Иными словами, прошлое не сопряжено с нашей волей, а настоящее – сопряжено. Можно дать следующее определение:

Настоящее есть созерцание сопряженное с модусом воли, прошлое есть созерцание не сопряженное с модусом воли.

Представим себе, что вся человеческая жизнь была бы ограничена одним лишь мгновением. В каждом мгновении человек проявляет лишь один модус воли, и если бы было так, как мы представили, то единственный его модус воли – его энергия – был бы тождественен его сущности. По его проявлению мы бы постигли его сущность без остатка.

Допустим, что мгновение, уходящее в прошлое, перестает существовать. В этом случае реально существует лишь одно мгновение, которое сменяется следующим, уничтожаясь. И в этом случае мы должны говорить о тождестве энергии человека и его сущности, о познаваемости сущности в энергии, делая лишь корректив в своем познании при смене мгновения.

Непостижимость сущности человека определяется тем, что ни одно мгновение, уходящее в прошлое, не исчезает, но наличествует в вечности. Сущность человека не во мгновении временного бытия, но в бытии вечном, содержащем в себе все моменты временного бытия, остается непознаваемой до конца ни через какое ее проявление.

7. Восточная традиция утверждает невозможность познания сущности Бога, и нетождественность энергий Бога и Его сущности – богословское оформление этой идеи.

Но если мы представим, что бытие Бога было бы также ограничено лишь одним моментом времени, смогли бы мы тогда утверждать, что Его сущность полностью будет выражена в энергии, как мы могли бы это утверждать применительно к человеку? Очевидно, нет, ибо и в рамках одного мгновения Бог не выражает себя до конца в энергии хотя бы потому, что Бог не есть только то, как Он открывается человеку, поскольку в то же самое мгновение он открывается множеству других людей и каждому по своему. Бог вообще не есть только то, как Он открывается миру, ибо этим не исчерпывается полнота Его внутрибожественной жизни.

Сказанное можно сформулировать так: каждое мгновение времени сопряжено не с одним модусом воли Бога (как это наличествует в бытии человека), а с бесконечным множеством. Если для человека сопряженность воли и созерцания оформляется в данную в настоящем ситуацию, то для Бога соединение бесконечного числа модусов воли и созерцания оформляется в бесконечное разнообразие ситуаций. Если человеку в одном моменте дана ситуация с ограниченным содержанием, то Богу – бесконечная полнота жизни. Приобщиться к полноте жизни, раскрываемой в каждом мгновении, и значит обрести вечное бытие, т.е. вечную жизнь.

8. Сведу воедино оговоренные мной позиции. Во времени один модус воли сопряжен с одним мгновением. В вечности с точки зрения западной богословской традиции – один модус воли сопряжен со всеми моментами. В вечности с точки зрения восточно-христианской традиции – все модусы воли могут быть сопряжены с каждым моментом. Это и определяет бесконечное раскрытие содержания в каждом моменте, которое я называю вечным становлением.

9. Понимание вечности как вечное становление открывает нам не только нравственный смысл покаяния, но и онтологический.

Покаяние – отказ от совершенного греха. Если мы допускаем, что все моменты времени входят в вечное бытие, и в то же время остаемся на позициях западной богословской традиции, то неизбежно сведем свое понимание к абсурду: в вечности человек, созерцая свое прошлое как настоящее, созерцает совершенный в прошлом грех как совершаемый им в настоящем.

Однако в вечном становлении каждый момент времени может быть сопряжен с разными модусами воли, открывая для каждого из них новое содержание, следовательно, момент совершения греха, сопряженный во временной жизни человека с извращенной волей, в вечной жизни может быть сопряжен с волей преображенной. Сопряженность момента с преображенной волей, данная в вечности, во времени проявляется через таинство покаяния. Можно сформулировать так: покаяние – утверждение вечной жизни во времени, онтологическое преодоление греха. Покаяние – не просто отказ от прошлого, но реальное изменение прошлого.

Динамичное понимание вечности предполагает и динамичность того, что мы относим к прошлому – не неизменность прошлого, а его становление. Это становление не есть отрицание старого содержания, но прибавление к старому содержанию новых аспектов, через сопряженность одного момента с разными модусами воли в вечном становлении. В вечности мы не можем вычеркнуть ни один из прожитых во временной жизни моментов, но мы можем к содержанию старого момента добавить новое содержание через сопряженность с новым модусом воли; так, в моменте совершения греха в вечной жизни можем утвердить и отказ от этого греха. Это утверждение во временной жизни достигается через покаяние. Неизменное в нашем восприятии прошлое изменяется через покаяние в восприятии Бога, и при вхождении в вечную жизнь мы открываем это новое содержание.

Отсюда ясен онтологический смысл заповеди: “Не судите, да не судимы будете”. Осуждение есть следствие допущения, что сущность человека целиком раскрывается в явлении. Однако с точки зрения вечного становления человек не исчерпывается своим явлением (в данном случае – совершением греха), ибо в вечном становлении этот грех может быть преодолен. Сущность человека в вечном становлении раскрывается не как один, а как бесконечное многообразие модусов воли, сопряженное с каждым моментом, и то, что мы воспринимаем как совершение греха, в вечности – как отказ от него. И для Бога наш отказ от греха превращается в факт жизни через таинство покаяния.

Иными словами, наше страдание здесь – это утверждение вечного становления в вечной жизни. Жить без страданий – значит принять эту жизнь в ее ограниченности, смирится перед необходимостью, не нуждаться в ее преображении в вечности. Страдание – это утверждение нашей свободы, которая раскрывается при вхождении в вечную жизнь. Смысл христианства не в убегании от страданий, как нам предлагают многие восточные учения, сводясь в конечном счете к убеганию от жизни, а в принятии страдания как факта собственной свободы, и, через это – в предпобеждении его в обращенности к вечному.

11. Интуиция вечного становления проявляется в стремлении человека открыть во временном вечное содержание, что проявляется в творчестве и, прежде всего – в искусстве. В качестве иллюстрации можно привести рассуждения П.Флоренского об изобразительном искусстве “Смысл идеализма” и рассуждения А.Лосева о музыке в работе “Музыка как предмет логики”.

12. После вышесказанного можно вернуться к антиномии вечного спасения и вечной гибели. В вечном становлении сопряженность момента с новым модусом воли не отменяет сопряженность со старым – преодоление греха не отменяет сам грех как свершившийся факт.

Обретение полноты жизни не отменяет прожитую жизнь, в которой воля человека проявлялась в извращенной форме. Созерцание в вечности совершенного греха есть вечное страдание, вхождение в полноту вечной жизни – спасение – не отменяет его.

Таким образом, вечные муки человека предполагают становление его в вечности, обретение полноты вечной жизни. Вечная жизнь и вечная гибель не два взаимоисключающих, но два взаимодополняющих понятия. Точно также можно согласовать два тезиса: спасаются избранные и спасаются все, ибо каждый человек совместит в вечности и свою гибель, и свое спасение.

Томск, 1992