Николай Карпицкий
В своем докладе я постараюсь показать эвристичность феноменологического метода Гуссерля и Шпета применительно к истории на примере анализа проблемы соотношения истории и личности, в частности, проблемы отчуждения личности от истории и преодоления оного. Разрешить эту проблему я попытаюсь через редукцию всего эмпирического, психологического, случайного материала, благодаря чему станет возможным проанализировать историю в ее чисто смысловом бытии, то есть выделить трансцендентальное условие всякой
эмпирической истории.История не сводима на совокупность последовательных исторических событий. Чтобы это было более ясно, перейдем предварительно к анализу не истории как таковой, но лишь истории конкретной личности – биографии. И здесь мы можем обнаружить, что даже допустив полное совпадение биографических фактов разных людей, мы не получаем при этом совпадения их судеб. Судьба – это не просто последовательность событий, но и их смысл, в соответствии с которым они обретают свое значение. Этот смысл есть трансцендентальное содержание человека, которое он стремится реализовать в эмпирической жизни – выражаясь простым языком – то что он есть изначально, и в соответствии с чем он должен самореализоваться, став самим собой.
Могут ли иметь разную судьбу два человека, вместе проработавших на одном заводе, прожив сходную счастливую жизнь благонравных семьянинов? Да, могут – если один – неудавшийся художник, а другой – несостоявшийся алкоголик. У первого судьба несчастная, у другого – счастливая. Понять это можно лишь через соотнесение биографических событий с трансцендентальным содержанием личности – с его изначальным вневременным самоопределением. В первом приведенном примере человек не раскрывает это содержание, во втором же раскрывает его наиболее совершенным образом. Это трансцендентальное содержание личности, понятое смысловым образом, есть судьбоносный смысл, который человек стремится реализовать, и в соответствии с которым обретают свое значение конкретные события. Смысл жизни, таким образом, определяется в том, чтобы “стать самим собой” – реализовать себя изначального в себе эмпирическом.
Разные биографические факты могут обретать, а могут и не обретать историческое значение в зависимости от более общего принципа, который выделяет отдельные события из общей внеисторической массы и вплетает их в историческую последовательность. Так, один какой-то частный факт, например встреча двух людей, может вдруг высветиться в соответствии с этим принципом как глобальное историческое событие, вместе с тем как происходящие одновременно с этим миллионы встреч остаются во внеисторичности, представляя собой историческую меональность как некий фон исторического события. Смысл, объединяющий отдельные события в становлении истории, не может сводиться к судьбоносным смыслам конкретных людей; это есть промыслительный смысл, который предзадан истории, и, воплощаясь в меональном фоне истории, осуществляется как ее становление. История, таким образом, есть реализация промыслительного смысла, в отношении к которому обретают свое значение
– положительное или отрицательное – конкретные исторические факты.Промыслительный смысл – это смысл конечной осуществленности истории, и вместе с тем он предзадан истории, а потому – он внеисторичен. Исторический же смысл раскрывается через соотношение промыслительного смысла с судьбами конкретных людей, через отношение промыслительного и судьбоносного смысла. И в зависимости от того, каково это соотношение, история раскрывает себя в тех или иных разных мирах человеческих культур. Я обращу внимание здесь лишь на аисторичный мир античного эллина, историческое миросозерцание ветхозаветного человека и секуляризованное историческое восприятие новоевропейского прогрессиста.
В античной культуре промыслительный смысл раскрывается безотносительно к человеку, к его воле, его стремлениям и надеждам. Человек может лишь роптать на выпавший ему в соответствии с этим промыслом удел, но ничего не может сделать, воспринимая происходящее как слепой рок, который невозможно умолить. Он еще может понять осмысленность событий, которые произошли с ним, но не может понять смысла самого становления, порождающего эти события, ибо в историческом самораскрытии этого смысла участвует лишь пассивно, лишь как восприемлющее начало. Безотносительный к воле человека промыслительный смысл становится парадигмой как прошлых, так и будущих событий, в связи с чем человек не ожидает ни найти в прошлом, ни увидеть в будущем ничего иного, нежели ему выпало в соответствии с его уделом. Отсюда проистекают идеи вечного повторения, цикличности и аисторичности мировосприятия древнего грека.
Античный грек не является исторической личностью, ибо не участвует своей волею в реализации в своей судьбе промыслительного смысла, но лишь принимает его как неизбежность. Поэтому подлинно исторической личностью становится тот, кто находится во взаимообщении с тем высшим началом, которое полагает промыслительный смысл, и в зависимости от этого общения реализует его в своей жизни. Отсюда ясно, что подлинно историческую личность может породить только монотеизм.
Для античного человека казалось безумием, как евреи могли возомнить, что Бог – Начало всего мироздания – мог сделать Своею целью и смыслом судьбу скитающейся по земле горстки людей – еврейского народа. Но для иудея – в судьбе этого народа и раскрывался смысл самого мироздания, раскрывалась Священная История. Подлинно исторический смысл был реализацией Промысла Божия в исторических судьбах этих людей – с которыми Бог заключил Завет.
Отношение человека в монотеистической религии, стремящегося реализовать в своей жизни свой судьбоносный смысл, к Промыслу есть участие в реализации промыслительного смысла в становлении судьбоносного смысла его личной жизни. Эта реализация и вовлекает его в историю, делает его личностью исторической; не просто как принимающего в качестве удела все выпадающее на его долю, но как активного участника и со-творца истории.
Феноменологически это выражается как определенное отношение к промыслительному смыслу, когда энергия человека, направленная на реализацию его собственного судьбоносного смысла, участвует в энергийном раскрытии и смысла промыслительного. Это становится понятным, если мы выделим внутри промыслительного смысла его энергию – его непосредственную явленность в истории, и его потенцию – способность быть реализованным в других своих возможных энергиях. Соучастие человека в реализации этой потенции есть молитвенное общение с Богом, промышляющим историю, умоление Бога в раскрытии нового исторического смыслового содержания. Промысел, водительствующий над судьбой еврейского народа, раскрывался через душу и сердце каждого еврея и не был тем безразличным к человеку неумолимым роком античного эллина, реализуясь тем самым как Священная История.
Такое соучастие в реализации потенции смысла – общение внутри самого смыслового бытия – есть восприятие смысла в аспекте настоящего. Настоящее, как модус времени, мы отличаем от прошлого, как модуса времени, именно в том, что настоящее раскрывается как непосредственное действие нашей воли в раскрытии содержания времени, вместе с тем как прошлое – это данность уже ставшего, которое неподвержено никаким изменениям, безотносительно к волевым усилиям человека. Прошлое не содержит в себе никакой потенции, ибо потенция там уже реализована; лишь настоящее может содержать в себе потенцию, в реализации которой непосредственно участвует воля человека. Отрешение от смысловой потенции Промысла, когда человек не участвует более сам в его реализации, но лишь принимает его ставшие, свершившиеся формы проявления как некие заданности, в которых реализуется история – и есть результат секуляризации миросозерцания при переходе к Новому времени.
Секуляризация истории ведет, таким образом, к подмене Промысла его частным энергийным проявлением. Однако если Промысел древнего эллина содержит в себе потенцию, хотя и непостижимую, которая реализуется в его судьбе, то для новоевропейского человека этой промыслительной потенции не существует; вместо нее заданы определенные исторические принципы, которые определяют место этого человека в истории безотносительно к характеру и содержанию его личности. Можно сказать, что при такой установке личность исторгается из истории в силу того, что история начинает раскрываться по своим собственным принципам, которые человек может лишь понять, но не может изменить. Свобода для него действительно становится лишь “познанной необходимостью”, ибо ее как таковой больше нет, как нет больше личности, участвующей в творении истории.
Понимание истории сводиться к стремлению найти эти предзаданные исторические принципы, а не к осознанию себя как со-творца истории, и при этом человек впадает в искушение подменить эти принципы собственными произвольными субъективными установками, что в наиболее извращенческой форме можно наблюдать в марксистской исторической концепции с ее базисами и надстройками, сменами формаций, производственными отношениями и производительными силами, и т.д. Принятие этих установок в качестве принципов исторического самосознания ведет к разрушению в человеке всех его личностных начал, превращению его в безличный и взаимозаменимый атом исторического прогресса.
Таким образом, всякая секуляризация истории неизбежно ведет к отчуждению личности от истории. Преодолеть же оное можно лишь через самосознание как соучаствующее в раскрытии Промысла в своей судьбе – в отношении к промыслительному смыслу не в модусе прошлого, но в модусе настоящего, обнаруживая тем самым в нем потенцию, реализация которой осуществляется через личностное общение с Богом, содержащим в себе Промысел, что только и может превратить человека в подлинно историческую личность.
Томск, 199
6