Мой доклад не плод спекулятивного умозрения, а попытка раскрыть смысл некоторых символов, главный из которых – София – Премудрость Божия, и смысл этот раскрыть теургически.

Любое наше помышление о Боге – уже есть теургия, и лучшее ее воплощение – молчание. Любое же воплощение теургии внешне есть символ, в своем роде апостериори теургии, а внутренне – София – свернутый смысл, сжатый до бесконечности, содержащий в себе возможность явления себя во множественности, в символах, в познании.

София – и символ, и теургия одновременно. Я стремлюсь, чтобы в моем докладе она сама звучала о себе, являющаяся звуком, речью, несущая слово самое себя. Как символ, София синтетична, она смешение божественного и человеческого, непостижимого и разумного, страха и красоты, порочности и чистоты. Она синергия всего и синергия во всем, она способность разума мыслить и не мыслить, она домостроительница, бытиестроительница, она парадигма смыслов, которые организуют бытие, и в соответствии с которыми разум выстраивает представление о мире. Являясь необъятной для взора разума, она перемещает его взгляд то в одну, то в другую сторону, сооружая барьеры антиномий для рассудка, меняет образы, заполняет их различным содержанием и заставляет рождать то одну, то другую философскую систему мировосприятия.

София, как парадигма смыслов, человекоподобна, в некотором смысле сам человек, образ Божий, но как человек всемирный и чистый – Тело Христово – Церковь, образ Божий, как память Божия.

Мы мыслим в образе, мыслим смыслами Софии в памяти Божией, ибо сами – ее содержание. Любое наше понимание – есть воспоминание там; обнаружил себя там (в Софии) – вспомнил, понял здесь.

Грехопадение – трещина бытия, пропасть между там и здесь, мешающая нам в чистоте созерцать Софию. Грехопадение – это выделение частного момента бытия в его обособлении и антиномичном полагании всему содержанию Софии, не существует в самобытии Софии, растворяющей в полноте жизни все частные моменты, и преодолевается нами приобщением к этой полноте, откровением.

Откровение – от-крови, от своего корня, от своего смысла. Откровение – понимание, что значит обнаружить самого себя истинного там, в мире горнем, увидеть вещь в ее внутренней необходимости, в разуме ее существования, насыщаясь от корней твари, растущих в нетварности, пропитанных соком нетварности, божественной благодатью, текущей по ветвям существования Словом, Логосом, Именем Божьим, бесконечно творящем, созидающим ценность твари, ее существование.

Не-тварь и тварь составляют ипостасное единство, воипостазирование твари в Софии, различаемое нами в силу нашей онтической антиномичности – следствия грехопадения. Единство это – София – корень бытия удерживающее то-другое Бога – тварь, и другое твари – Бога.

София – жертвенность для познающего разума, она применяет философию и религию, София становится богом философов: то, что можно сказать о Боге и то, что о нем нельзя сказать, катофатика и апофатика. И София будет жертвой до тех пор, пока философы не перестанут сводить божественное к рассудочному, то есть, преодолеют основы разума, вознесутся над ним.

Основы эти есть образы – статическое состояние духа, то, что существует в разуме, как меонизированный до предела смысл, еще не воспоминание, еще не понимание. Воспоминанием и пониманием образ становится, сначала став откровением, то есть преодолев предел меональности, свою статичность (частный аспект бытия), и соединившись с собой первозданным – носящимся гад водою, без-умием.

Символ Духа, носящегося над водой, есть вера, без-основа, над-антиномичность. Безумие мира сего есть мудрость перед Богом, устремленность без какой-либо основы, устремленность веры.

Вода – меональность, основа, образ. Дух смешался с водой, образовалась земля – разум, статичное состояние Духа, первородный грех, некоторая разность с онтологическим статусом (между полнотой бытия и совокупностью частных аспектов бытия).

Дух носящийся над водой – София материального мира, с одной стороны – познание, она оплодотворяет статичность духа, эйдос безмолвный, который принимает свойства, качества самого себя, но первозданного, и прозревает, и это есть понимание. С другой стороны София – откровение, спасение, вознесение духа над своим крестом, над распятием, над которым он распят разумом. Преодоление статичности есть безумие, воскресение Христа, возвращение к истинному смыслу, к Имени, к тому, что должно быть. В одном символе раскрывается связь философии и религии – в смерти и вознесении Христа.

Господи! Почему оставил Ты меня? – отчаяние, вопрошание – начало философии, преодоление этого – вознесение, снятие оков статичности – вера.

Бог, мысля, продолжает Софию, явную возможность нашего мира. Бог мыслит по благодати – большего нам не дано знать. Каждая мысль обретает собственное существование – софийность. София открывает возможность человеческого существования через молитву, соединяя содержание мысли бога с собственным я. София есть продолжение нашего существования.

София в метафизическом понимании (не в откровении) есть Бог, есть попытка человека представить возможность божественного существования, при которой пустое содержание разума заполняется теми качествами и сверхкачествами, которые мы приписываем Божеству.

В религиозном понимании София есть нечто иное, чем каждая из ипостасей Святой Троицы, она вносит качественное различие Ипостасей, в Отце она мощь, сила, основа твари, в Сыне – истина, разум, слово, в Духе – духовность, спасение, ангел-хранитель. Не являясь четвертой ипостасью, она является неотъемлемой частью первой, второй и третей.

Эта мысль о Мысли – качественность мира, в котором останавливается действование, обращается в себя. Обращение в себя – то-другое мыслия-действования, это качество – индивидуальность, тварность и самость. София – всегда возможность другого, и в этом проявляется благодать.

София есть одновременно символ грехопадения и символ спасения. Что есть грехопадение? – причина всякой метафизики, причина появления морали, этики. Как было до него и почему оно воспринимается так плохо? Как принцип деления на ад и рай, на жизнь и смерть? Почему оно воспринимается как начало времени, как момент внезапного появления в божественной благодати? Что есть спасение, как не преодоление состояния грехопадения. Итак, два аспекта: исторический – спасение, и предсуществующий слиты в Софии воедино.

Грехопадение – граница образа, в котором находится человек, в котором он существует, мысля содержание этого образа и, следовательно6 его границы. Разрушить границу означало бы отказаться от первичного мировосприятия, от различных временных и пространственных форм, в их взаимоисключении друг друга; отказаться от их рассудочного заполнения, отказаться от качества самости и обрести то, что качества не имеет (и это не является его качеством – неимение качества). Все то, что за границей грехопадения – вера, и это все, что мы знаем.

В метафизическом понимании человек до грехопадения – бесконечная актуализация возможного смысла, это движение духа-мысли Бога, постоянный рост содержания через преодоление формы.

Грехопадение же в следующем – отрицание формы не становится содержанием, а утрачивает, и это утрачивание онтологизуется, образуется некоторый разрыв бытия между двигающим духом и тем, что остается и самозамыкается, образуя самость.

Эта пустота – ничто человека – грехопадение, предел возможного преодоления и соединения со своим горним обликом. И этот предел из себя уже замкнутого выглядит не как возможность возвращения6 а объективируется, наделяется самостоятельностью и становится чистой негативностью, злом, и воспринимается не как следствие, а как причина. Но понимаемый не как причина, а как следствие, этот предел предполагает спасение и возможность нового творчества человека и причастности Божией благодати.

Но Премудрость Божия есть не только спасение как деятельность, как процесс, но и спасение как онтологическая реальность – Имя, Логос, Слово – как ангел-хранитель. София искупляющая – это идеальное тело человека, в котором он пребывает в мире горнем; находится в сердце человека, в его истинном центре, где концентрируется разум, рассудочность, преодолевается предел негативной телесности, смертности откровением и молитвой.

Рассудочно нечто другое, чем каждая из Ипостасей Святой Троицы, София – качественное различие Ипостасей (основа мироустройства) – в молитве сердца сливает качественные различия Отца – вопрошание о себе, рождении, жизни, смерти, о своем существовании; Сына – о своем познании, понимании, смысле; Духа – о своей духовности, греховности, спасении; самоотрицая себя как качественное различие, строит истинное тело человека.

Через концентрацию ума в сердце, через Софию, апостериори рождается чувство, что Бог слышит, знает, взирает на тебя; чувство благодати, и поэтому София воспринимается как посредник между Богом и человеком, как молитва, как посредник радости, и тем отождествляется с радостью. Даже когда молитва есть прошение, просьба о помощи, о защите, последнее, что может уберечь от отчаяния, от ада – ее смысл, который есть принесение радости, умиротворения – и это Бог.

Символически смех – основа звука, основа слова, которая породила все. Смех – непостижимое состояние действующей благодати, радости человеческой. Если позволить некоторый антропоморфизм, то Бог засмеялся, и мир стал быть. Основа звука, речи, слова – София, которую можно услышать, но можно и увидеть.

Идеальное тело человека визуально – лик. Влюбленным дан дар видеть друг в друге Софию, ибо они видят лик друг друга, икону. Истинная любовь – единый лик мужчины и женщины, который андрогиничен (на иконах лик Христа, лики ангелов подобны андрогинам). Любовь – страх Божий, так как видеть в другом свой собственный лик не в откровении, а в непосредственной реальности6 значит увидеть, познать Бога. Но это – сокровенное, тайное. Выразимая любовь – любовь с долей рассудочности – эрос, игра, который в образе непостижимого – основа человеческих отношений.

Символически София – бесконечный предел, в котором сливаются воедино два аспекта – грехопадение и спасение. Предел грехопадения бесконечно длится, множится на числа, на разность, на время. Число – это степень разности в настоящем, в вечности между настоящим и настоящим, которое уже называется прошлым и будущим, между горним и дольним. Деление образует материальность как окостенелость тела, которая, при растущей степени разности моментов, множится, делится, распадается и тогда умирает.

Предел спасения бесконечно концентрируется в самом себе (его символ – человеческое сердце), открывает человеку его подлинное имя, его лик, открывает откровением как теургическим действием, молитвой, и как божественным Промыслом. В откровении слышится горнее и дольнее, нетварное и тварное, разность становится ипостасностью.

София – наше без-умие перед Богом, мудрость Бога – наше без-умие, вера, которую разум может только назвать, но понимать может только сердце.